Юмористический рассказ:
"Мера присечения”
Владимир Печенкин
Наверно, он против меня ничего в общем-то не имел. Просто был не в духе. Он всегда не в духе, когда выпьет. А так как он обычно к вечеру более или менее пьян, то его плохое настроение — достопримечательность нашего подъезда. Позавчера облаял бабушку Фросю с третьего этажа. Вчера с третьего же этажа загибал маты мальцу Прокопьевых. А сегодня кроет меня, потому что именно я на глаза попался.
Я немного послушал и хотел уйти. А он не пускает. Хотел уйти в другую сторону — все равно не пускает, прямо за грудки берет. Ну, тут я не вытерпел. Что, думаю, в самом деле! Хоть мы к нему и привыкли, но нельзя же оскорблять целых полчаса без перерыва! Словом, заиграло во мне чувство собственного достоинства. Я и говорю:
— Перестаньте, гражданин, не то приму строгие меры, потому что я народный дружинник.
А он обиделся. Кричит:
— Да я сам народный дружинник, и удостоверение имею, и если не веришь, то сейчас в рыло получишь!
И еще крепче за грудки трясет, аж шапка на моей голове пляшет. Я отмахиваюсь и вру для испугания:
— У меня родной брат — прокурор города, и вас именем закона...
Тут он вовсе освирепел:
— Ах, ты меня прокурором пугать! У тебя свидетели есть? Нету? Я тебе дам в рыло, и ничего мне не будет! На худой конец, повоспитывают и десятку штрафу сдерут. Так я сейчас тебе на ту десятку авансом выдам!..
Я вот человека бить не могу. А он ничего, с удовольствием кулак заносит и... Ну, думаю, сейчас вылетят у меня зубы, а заодно и собственное достоинство...
И все же не растерялся в критический момент. Ору ему:
— Ты! Алкоголик третьей степени! Ко мне племянник едет, из мест заключения освободился, по двести шестой статье за хулиганство пять лет отсидел! Он до следующей отсидки у меня поживет. И если ты, порожняя посуда, не перестанешь звякать, то беги и застрахуйся, потому что мой племяш о твоем здоровьишке позаботится. Понял ты, будущая бытовая травма?!
Гляжу, он кулак опустил и застеснялся.
— Ах, извините, — говорит. — Разве я что-нибудь сказал? Разве я кого обидел? Ах, не сердитесь, это все нервы, переутомленные принудработами. Позвольте узнать, когда приезжает ваш племянник? На днях? Позвольте, я вам шапку поправлю. Так он пять лет отсидел? О, уже в третий раз?! Друг, не обижайтесь, я ведь вас во как уважаю!..
Вчера заходил участковый лейтенант, спрашивал, отчего это у нас в подъезде непривычная тишина?..
— Неловко как-то...
Ухватов опять чмокнул ее в губы. Первая оторопь миновала, и он входил во вкус донжуанства.
— Понимаете... Митя... Вы такой хороший, такой внимательный!
— К вам... к тебе, Верочка, у меня такое чувство!..
— Да, вы умеете обращаться с женщиной. Вы ласковый. Митя, не осуждайте меня, что я, замужняя женщина, позволила...
«Ну уж если позволила, чмокнем тебя еще разок...» — он обнял ее за плечи.
— Подожди, Митя, ну какой ты, право! Размажешь помаду. Я должна рассказать, объяснить, почему я так... Понимаешь, мой муж человек не плохой, но... ужасный эгоист. Он меня просто ни во что не ставит.
— Какая скотина! — сказал Ухватов, думая о другом.
— Нет, он не скотина, он так-то хороший. Не пьет, не курит. Но считает меня... своей собственностью, что ли. Вот вы... то есть, ты — ласковый. А он никогда не поцелует, не спросит, как я там, на работе, не устала ли, все ли у меня хорошо.
Ухватов слушал ее откровения вполуха. Он соображал, как следует дальше ловить минуты счастья... Пока отдыхающим не объявили отбой.
— Ему лишь бы готов был обед, — взволнованно говорила она. — Почитал газету, посмотрел телевизор, лег спать. До меня — никакого дела! Подумайте, Митя, разве не обидно! В театр не вытащишь, в кино тоже. Если пойдем в гости, он ухаживает за другими женщинами... А ведь я хочу нежности, ласки!
— Да? Ну да, конечно...
— Ты поймешь, я знаю. Ты чуткий. А он... Меня обижает эта черствость, это отношение собственника к вещи, которая от него никуда не денется, всегда под рукой. Разве можно так относиться к жене, верно, Митя?
— Д-да как тебе сказать...
Голос Веры Андреевны звучал так искренне, что Ухватов невольно вслушался в слова. И лирического запала в нем поубавилось. «Вот так штука! — удивился он. — Да ведь она подробно рассказывает, как я живу с женой! Ну в точности!»
— Когда мы выходим из столовой, ты, Митя, подаешь мне пальто. Как это приятно, что мужчина ухаживает! Мужу вот никогда не придет в голову... «Что долго копаешься!» — вот и весь разговор.
«Ну и правильно, — согласился мысленно Ухватов с ее мужем. — Вы, бабы, разведете вечно волынку...»
— Ты ведешь меня под руку. А он никогда! Если я и попрошу, отмахивается. Да, он эгоист!
«Муж как муж, нормальный. Я тоже терпеть не могу своего прицепа. Идешь, как ровно связанный».
— Поэтому не осуждай, что я так тут... целуюсь. Хочется ведь хоть немного ласки!
Она склонила головку ему на плечо. Она была так хороша в этот момент. Но Ухватов не заметил.
— А? — сказал он. — Да-да...
Лирика улетучилась из него окончательно. В голове вертелось другое:
«Если я похож на ее мужа, так она, может быть, похожа на мою жену? Значит, и моя Варвара сейчас, возможно... кому-нибудь толкует, что женщине нужно внимание... Вот черт их дери, баб! Варвара, сейчас припоминаю, радехонька была, когда я собирался в дом отдыха! Господи, ну что они за народ, ни капли верить нельзя!»
— Знаешь, Митя, я как тебя увидела в первый раз, так сразу поняла, что ты не такой, как иные. Не черствый.
— Чего? — Ухватов все еще рассеянно держал ее в объятиях. — Кто не такой? Я не такой? А, ну да... Вот что, нам пора идти, скоро отбой. То есть, как еще полчаса? У вас часы врут.
Он не заметил ее изумленного взгляда, чуть не забыл взять под руку. Возвращались молча.
«Неужели и Варвара кому-нибудь обзывает меня эгоистом?!»
Всю ночь он не мог уснуть, курил, пуская дым в форточку. А утром, наврав что-то врачу, спешно уехал домой.
